Спать Энн не хотелось. Может со стороны и казалось, что она спокойна и собрана, но это было далеко не так. Она была на взводе, а сон в таком состоянии был почти невозможен. Томас своими подколками только все усугублял. Энн могла устроить ему мозговынос за одно единственное слово, потому что он уже давно превысил все возможные лимиты, но в отличие от Томаса, у нее между ног оскорбленный член не тяжелел. Поэтому она решила, что кто-то из них двоих должен был повести себя по-взрослому, и взяла это бремя на себя. Не в первый уж раз, если подумать. В конце концов, они с Чарли были братьями и похожи были далеко не только внешне. Он, как и Томас, тоже не знал, когда лучше остановиться. Особенно когда дело касалось ее. Возможно, она была несправедлива, но сейчас ей вдруг подумалось, что, как бы она не любила Чарли, действительно счастлива она с ним никогда не была. Это осознание почти оглушило ее, обрушилось ушатом ледяной воды. Женщина так и застыла, закостенев на сидении, как вырезанная изо льда фигура.
— Не говори со мной, — наконец, просто попросила Энн, отвернувшись от Томаса и глядя в окно на мелькающий мимо ночной пейзаж. — Просто молчи. Хорошо? Я слишком устала, чтобы огрызаться.
Больше она на него не смотрела и никак не реагировала на его присутствие в машине, как бы ей не хотелось одернуть его, когда он превышал скорость или пренебрегал светофором на переезде. Энн решила просто исчезнуть, улетучиться из машины. Пусть не физически, но хотя бы эмоционально. Чтобы не чувствовать больше ничего. Видит Бог, она исчерпала за этот день свой лимит воспоминаний и чувств. Она не удивится, если завтра с утра у нее будет тяжелое эмоциональное похмелье, но это будет завтра.
Так Энн себя убаюкивала, отвернувшись от Томаса и наблюдая из-под прикрытых век за мельтешением за окном. Кое-как свернувшись на сидении и обхватив себя руками, ей все же удалось заставить себя уснуть, но сон этот был беспокойным и обрывистым, как если бы ей снились кошмары. Однако, кошмаров не было. Было только ощущение движения и уверенность в том, дальше будет только хуже и хуже. Привычное ощущение для человека, который привык убегать и избегать.
За всю ночь, что они провели в дороге, Энн просыпалась несколько раз, но под утро ей все же удалось утопить свое сознание достаточно глубоко, чтобы не просыпаться каждый раз, когда Томас сбрасывал скорость, чтобы заехать на заправочную станцию или свернуть на очередном перекрестке, или когда мимо, громыхая подвеской, проезжала груженная фура. Энн наконец-то уснула по-настоящему и очень неохотно выбиралась из самых глубин сна, когда Томас принялся ее тормошить.
— Отвали, — бурчала она, не желая высовываться из-за ворота своей джинсовки, в которой спрятала нос, как кошка в предчувствии холодов, но в конце концов ей все таки пришлось открыть глаза. Ресницы слиплись, а на щеках ощущалась характерная стянутость. Она что, снова плакала во сне? Час от часу не легче. Энн потерла лицо ладонями, чтобы устранить соленые дорожки высохших слез, и хмуро покосилась на сидящего рядом Томаса. Ночь за рулем отразилась на его лице. Лицо осунулось, глаза запали и смотрели устало. Она даже в какой-то момент была готова пожалеть его, но это чувство было слишком мимолетным, чтобы придавать ему значение.
— Приехали?
Она медленно села на сидении, морщась от боли в задеревеневших за ночь мышцах, и кое-как потянулась, насколько позволял совсем непросторный салон купера. Позвонки громко захрустели, вставая на свои места, а по телу побежала приятная теплая волна. Нужно было размяться как следует, чтобы проснуться по-настоящему и избавиться от этого ощущения, словно она спала упакованной в чемодан. Недалеко от истины, если подумать. Количество вещей в ее машине было критическим. Энн даже не пыталась представить, как будет все это разбирать. Она огляделась и пришла к выводу, что в этой стране все города похожи на своих соседей. Перед ней был все тот же пейзаж. Дома, парковка, детская площадка… Все точно так же, как пригороде Лондоне, который они не так давно покинули.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Поскрипывая суставами, как старая кошелка, Энн выбралась из машины и потянулась, со вкусом прохрустев все позвонки разом. По телу словно пробежала горячая волна, однако, Энн почувствовала себя намного лучше. Не старой развалиной, во всяком случае. Иногда ей казалось, что она много старше своих тридцати трех лет. В такие моменты ей отчаянно хотелось напиться, обдолбаться какой-нибудь стремной наркотой и отправиться в загул с первым встречным. Умом она понимала, что такой финт может обернуться совсем не так, как ей хотелось бы. Не тяжким похмельем поутру, амнезией и чем-то вроде хламидиоза в качестве самого страшного последствия приключений, а ее собственным изнасилованным и избитым до неузнаваемости трупом в какой-нибудь грязной канаве и безликой заметкой в местной газетенке по соседству с колонкой объявлений о гаражных распродажах. И как бы ей не хотелось удариться во все тяжкие и довести уже давным давно начатый процесс саморазрушения до конца, где-то внутри нет-нет да срабатывал какой-то предохранитель, оберегающий ее от совершения фатальной ошибки. Как, например, вчера, когда Энн была почти готова трахнуться с братом своего покойного мужа.
При воспоминании об этом, женщина невольно полыхнула щеками, но, к счастью, Томас был слишком занят, чтобы это заметить. Похоже, он решил перетащить на своем горбу все загруженные на заднее сидение сумки. А ведь был еще забитый почти до отказа багажник с прочим скарбом, который она даже не успела распаковать после переезда. Почему-то ей подумалось, что можно о нем забыть и оставить в багажнике до поры до времени. В конце концов, она вовсе не собиралась оставаться с Томасом, что бы он там себе не думал в свой контуженной голове, но ему об этом знать было совсем не обязательно.
— Оставь, сама возьму, — одернула она деверя, когда он, и без того нагрузившийся как мул, вытащил из машины очередной чемодан. С телескопической ручкой и на колесиках, он, в принципе, был не таким уж и проблемным в плане транспортировки, но Энн решила, что вполне способна и сама им заняться.
Закинув на плечо свою спортивную сумку, набитую бельем и прочей ерундой из ящиков, которые она выгребала в спешке, Энн подхватила за ручку спорный чемодан и вытащила из машины последний саквояж. Дождавшись, когда Томас поставит ее запыленный купер на сигнализацию, она последовала за ним к ближайшей парадной. Многоэтажка эта была из разряда доступного жилья, которого было предостаточно на окраинах всех крупных и не очень городов. Однако, она еще не успела превратиться в трущобы и, судя по тому, что на парковке стояли вполне себе приличные машинки для среднего класса, не собиралась. Энн озиралась по сторонам, пытаясь запомнить все, что успел выхватить ее внимательный взгляд, но ее не выспавшейся толком мозг отказывался обрабатывать полученные данные. Женщина отчаянно зевала, пока они поднимались на лифте аж на седьмой этаж, а потом еще какое-то время тупила, стоя на пороге небольшой холостяцкой кватирки, в которую ее привел Томас. Он уже давно скрылся за дверью ванной, оставив ее совершенно одну, а Энн все никак не могла поверить, что их с Томасом пути снова пересеклись в его жилье, во всем этом холостяцком бардаке, который так и чесалось убрать и отдраить до скрипа и лимонной свежести. Этим она и занялась, оставив сумки у входной и пройдя чуть дальше в гостиную, оказавшуюся еще и кухней. Она нашла под мойкой ведро, надела резиновые перчатки и щедро плеснула в воду моющее средство, какое совпадение, с запахом лимона. Все на автомате, словно она делала это каждый день.
— У тебя стиральная машинка есть или мне в прачечную придется ходить? — сварливо, как сердитая жена, спросила она Томаса, когда он наконец-то показался из ванной. Собранные по всей квартире несвежие футболки, рубашки и носки уже нашли свое место в корзинке из пластика и ждали своего часа, как и пакет с мусором, который Энн собрала, пройдя по кухне. Остатки пиццы в упаковке, испорченная тайская еда в коробочках, заплесневелый и почти задубевший хлеб… Все это она сгребла в один большой пакет и, завязав двойным и очень крепким узлом, всучила Томасу, чтобы он вынес все это непотребство из квартиры и позволил уже основательно проветрить свою захламленную берлогу.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

— Да уж справлюсь как-нибудь, — пробурчала Энн себе под нос, зорким глазом осматривая фронт работ и мысленно намечая последовательность своих действий. Старые стиральные машинки ее не пугали, в отличие от перспективы торчать в прачечной самообслуживания в ожидании, пока все постирается. Почему-то в таких местах всегда отирались маньячного вида типы, которые таращились на нее во все глаза и чуть ли не слюнями поливали белье, которое она стирала. По крайней мере, так было в Штатах. Здесь, в Великобритании ей не приходилось пользоваться услугами местных прачечных, поскольку во всех квартирках, в которых ей доводилось проживать, были свои машинки, что не могло не радовать. Потом, правда, до Энн дошло, что визит в прачечную самообслуживания исключался в принципе, поскольку предполагал выход из квартиры, в которой Томас ее тупо запер, но узнала она об этом слишком поздно. Когда сам Томас уже свалил, оставив клочок бумаги с номером своего телефона и новую порцию беспорядка. И нет, Энн не рванула сразу после его ухода к двери, чтобы в очередной раз сбежать. Она была слишком занята уборкой холостяцкого бардака и размышлениями о том, куда ей вообще можно податься в этой стране и стоит ли вообще оставаться в Великобритании. Но умиротворение и некое подобие благодушия по отношению к ее нынешнему положению вообще и к Томасу как к причине этих перемен в частности всерьез пошатнулись, когда Энн поняла, что заперта и не может выйти. И дело было даже не в том, что это исключало саму возможность побега. Ее бесило само чувство несвободы. Невозможность выйти в магазин, пробежаться или просто прогуляться вокруг дома. Она могла бы списать это на забывчивость Томаса, который мог просто на автомате запереть дверь, не подумав, но что-то подсказывало ей, что это не так. Он запер ее потому что не хотел, чтобы она сбежала.
Сначала Энн всерьез хотела позвонить по оставленному Томасом номеру и как следует на него наорать за такую подставу, но потом, рассудив, что это все равно ничего не изменит, резко успокоилась. Тратить запал на такую ерунду было слишком расточительно, поэтому она решила сосредоточиться на том, что могла исправить. Сделать уборку, выстирать все грязные вещи и приготовить что-нибудь из того, что было в холодильнике. Но целого дня забот и суеты не хватило, чтобы унять то раздражение, что вспыхивало в Энн каждый раз, когда появлялась необходимость выйти из квартиры. Мусор Томас так и не вынес — пакет стоял у входной двери и мозолил глаза. В холодильнике не обнаружилось свежего молока, поэтому Энн пришлось пить черный кофе. А когда она принялась за готовку, выяснилось, что из приправ у Томаса была только соль и жалкие остатки черного перца в пакетике. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы приготовить хоть что-то. В итоге она отыгралась на списке покупок, который получился настолько длинным, что она устала набирать его на смартфоне, чтобы отослать Томасу. К концу дня она вымоталась настолько, что уснула на диване под бормотание телевизора и едва не упустила тот момент, когда хозяин квартиры вернулся и изволил открыть, наконец, дверь.
Разбудило Энн как раз таки бряцание ключей, но признаки жизни она подала только когда услышала, как Томас, войдя в квартиру и составив пакеты с покупками на пол, принялся запирать дверь не только на внутренний засов, но и на ключ. Последние сомнения в том, что он запер ее специально, улетучились. Он точно знал, что делал. Энн приподнялась на диване и выглянула из-за спинки, чтобы встретить Томаса хмурым взглядом.
— Что, будешь меня запирать теперь каждый раз? — не без ехидства поинтересовалась она и поднялась с дивана, зябко кутаясь в мятую фланелевую рубашку и ероша все еще мокрые после душа волосы. — Ты забыл вынести мусор. Молоко закончилось, яйца тоже и вообще мне пришлось готовить из жалких остатков. Я даже не могла ничего заказать на дом, ведь тогда доставку пришлось бы оставить у запертой, мать ее, двери, — она резко замолчала на высокой ноте и шумно выдохнула, чтобы успокоиться и не горячиться сверх всякой меры, а потом вдруг невесело усмехнулась. — У тебя всего одна кружка. Если собираешься меня тут держать, то хотя бы принеси мои коробки из купера. Там есть посуда. А я пока разогрею ужин.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Уже направившись было на кухню, Энн резко остановилась и зыркнула на Томаса так зло, что любой другой мужик на его месте точно воспламенился бы. Но, как и у всех Кавана, у этого конкретного всегда была восприимчивость грубо сколоченной табуретки. И память соответствующая.
— Ключи у тебя, — тщательно процеживая слова сквозь зубы, напомнила Энн. — Забыл? Ты мне их так и не вернул. Видимо, у тебя какой-то внезапный фетиш на ключи прорезался, — женщина махнула рукой и отвернулась, чтобы уже из кухни бросить: — Коробки с посудой должны быть в багажнике. Ты сам их туда составлял.
Причиной раздражения Энн, однако, была не только чужая забывчивость. Чарли тоже был как золотая рыбка. Легко забывал и легко забывался. Как ребенок, за которого все помнят и решают взрослые. В их семье роль этого взрослого всегда исполняла Энн. Это было так давно, что она успела отвыкнуть этого, но и привыкать заново совсем не собиралась. Не с Томасом, будь он неладен.
Эта мысль очень кстати совпала со звуком вновь запирающейся на ключ двери, и Энн от души громыхнула противнем с запеканкой о стол от злости. Что теперь? Она будет сидеть в четырех стенах, пока этот контуженный будет холить и лелеять свою паранойю? Да она же не протянет так и недели! Зачем она вернулась, недоумевала Энн, запихивая тарелку с огромным куском запеканки в микроволновку. Почему не свалила куда подальше, пока у нее была такая возможность? Ведь, если бы она не вернулась тогда, была уже так далеко, что Томас точно потерял бы ее след. Энн уставилась в окно и какое-то время наблюдала за тем, как Томас копается в багажнике ее купера в поисках нужных коробок. На расстоянии он был похож на Чарли еще больше. Внутри все сжалось. Энн сморгнула внезапную резь в глазах и отвлеклась на очень вовремя запищавшую микроволновку. Она сервировала стол на одного и, включив чайник, принялась разбирать пакеты с покупками.
Когда замок входной двери снова загремел проворачивающимся в нем ключом, она почти набила холодильник и теперь примерялась к шкафчикам, куда собиралась составить кофе, чай, какао и весь набор приправ, на которые Томас явно решил не скупиться. Теперь хоть не придется довольствоваться одной лишь солью и осколками лежалого лаврового листа.
— Руки помой сначала, доктор, — не оборачиваясь на Томаса, потребовала она. Краем глаза она заметила, что он принес две коробки вместо одной, но не стала заострять внимание на этом. Покончив с покупками, Энн принялась за коробки. Томас к тому времени уже занял свое место за столом, и она могла свободно передвигаться по кухне, не рискуя наткнутся на него. Небольшое на первый взгляд помещение стало казаться просто чертовски тесным в его присутствии. Энн по опыту знала, что спустя какое-то время стены начнут давить на нее и вполне себе вместительная квартира вскоре покажется коробкой из-под стиральной машины. Слишком тесной и хлипкой для них двоих. Отчасти поэтому Энн и сбежала в тот раз. Томас со своей восприимчивостью неотесанной табуретки просто не мог понять, что ей нужно личное пространство, чтобы чувствовать себя комфортно. Он наивно полагал, что отдельной комнаты и личных домашних тапочек ей будет достаточно.
Чайник щелкнул, и Энн отвлеклась от посуды, что расставляла по полкам, чтобы заварить чай. К огромной кружке Томаса присоседилась кружка поменьше, которую она достала из коробки.
— Ты что, совсем гостей не принимаешь? — она поставила перед деверем кружку с горячим чаем, а сама уселась напротив. Все эти метания по кухне ее уже малость утомили. — Одна кружка, всего пара вилок, один единственный нож и открывашка, — перечислила она всю утварь, которой располагал Томас без ее существенных вливаний. — Прям джентльменский набор. Имей в виду, если собираешься таскать домой своих пивных приятелей, в списке покупок появится набор новых сковородок. И, возможно, скалка.
Она высыпала в чашку овсяное печенье и принялась точить по одной, наблюдая за тем, как Томас истребляет запеканку. Зрелище почти медитативное. От этого она тоже успела отвыкнуть.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Типичное мышление холостяка. Энн мысленно фыркнула, когда Томас стал рассуждать о том, что нет никакого смысла обживаться в квартире, если мотаешься по командировкам и не проживаешь здесь на постоянной основе. Она этого упорно не понимала, да и не хотела понимать. Дом, должен быть домом, даже если это временное пристанище. Иначе… иначе это не жизнь, а не пойми что.
— На черта? — Энн все же фыркнула вслух. — Ну, например, чтобы возвращаться домой, а не в просто бетонную коробку, от которой у тебя есть ключи. С таким же успехом можно и в гараже жить.
Однако, про себя она подумала, что Чарли тоже был таким. Он просто не понимал, что для кого-то дом, это не только место, где можно перекантоваться между командировками. Он говорил, что его дом там, где она, и первое время она покупалась на это, как влюбленная дурочка, но потом начала ловить себя на том, что этой сентиментальщины недостаточно. Энн мыслила в перспективе, думала об их будущем, о детях, которые у них когда-нибудь будут, а Чарли… Он жил настоящим и, если и задумывался о будущем, то ненадолго. Это, в конце концов, и привело к тому, что он погиб. Так, по крайней мере, считала сама Энн.
Она поймала себя на том, что смотрит на Томаса через стол остекленевшим взглядом. Она не сразу поняла, о чем он говорит и с чего это так развеселился, но когда до ее восприятия дошло слово «сковородка», она быстро сообразила, что к чему. Правда, веселья разделить не смогла. Внутри было глухо, как безжизненной пустыне.
— И скалку, — без тени улыбки напомнила она. — Мне нужна скалка. Хочу пирог испечь.
Следующие несколько минут оба сосредоточенно хрустели печеньем, опустошая вазочку. Говорить было не о чем, да и не хотелось. Энн была не из тех, кому нужно было заполнять эфир бессмысленной болтовней. Уютное молчание и тишина были ей ближе. Томас тоже не спешил нарушать затянувшееся молчание. Было спокойно и тихо, только позабытый в гостиной телевизор что-то бормотал. Однако, когда вазочка опустела, причин молчать не осталось.
— Прямо семейная идиллия, — не без ехидства отозвалась она. — Он весь день на работе, она дома ему готовит, стирает, убирает, а вечер они проводят вместе за просмотром киношек. Очаровательно, Томас. Просто очаровательно. Еще немножко и я забуду, что ты держишь меня взаперти.
Энн уткнулась в кружку с остатками чая, краем глаза наблюдая за тем, как он собирает со стола посуду. Раздражение не отпускало, но его уверенно теснила досада на то, что ничем кроме просмотра фильмов они заняться не могли. Хотя был еще секс, но этот вариант Энн даже не рассматривала. Не прошло и суток с тех пор, как они почти переступили черту, и испытывать судьбу снова ей совершенно не хотелось. Во всяком случае, она смогла себя в этом убедить. Поэтому оставался телек и эти старые фильмы, от которых говорил Томас. Энн почти смирилась с тем, что вечер пройдет в просиживании задницы на диване, когда ее боковое зрение зацепилось за растрепанную шевелюру Томаса. Он как раз развернулся к ней спиной и составлял грязную посуду в мойку. Его вьющиеся волосы забавно торчали и вихрились на затылке. Он явно давно не заглядывал к парикмахеру, да и не брился тоже. Энн неосознанно потерла грудь под рубашкой в том месте, где осталось раздражение от его щетины. В памяти сразу же всплыло несколько откровенных моментов из вчерашнего вечера. Однако, женщина отмахнулась от них, как от назойливых мух. Только совершенно неуместного возбуждения ей сейчас не хватало.
— Я могу тебя постричь, если хочешь, — уже совершенно другим, куда более дружелюбным тоном предложила она и, встретив недоуменный взгляд Томаса, только пожала плечами. — Нет, конечно, если тебе нравится ходить таким дикарем, то пожалуйста. Ничего не имею против.
Поднявшись из-за стола со своей наконец-то опустевшей кружкой, Энн оттеснила Томаса от мойки, и принялась мыть посуду. Настаивать на своем предложении она не собиралась. В конце концов, Томасу ничто не мешало просто отказаться.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

- Не переживай, - Энн глухо фыркнула. - Ни у кого из присутствующих нет на твой счет совершенно никаких иллюзий, Кавана.
Она не смотрела на Томаса, но боковым зрением могла наблюдать, как он в задумчивости ерошит свои патлы. Как и Чарли, Томас довольно легко настраивался на нужный лад, если нажать на правильные кнопочки. Энн же успела научиться этому почти в совершенстве, поэтому знала, что оставалось лишь дождаться, когда он загрузится до конца и сам придет к нужным выводам. Энн как раз всполаскивала кружки, когда он наконец-то дозрел.
- Не люблю машинки, - она пренебрежительно покривилась. - Но сойдет виски и загривок подравнять. Мне понадобятся ножницы и мелкая расческа. И намочи волосы как следует. Не хочу возиться и мастерить распылитель.
Встряхнув руки, Энн перекрыла воду и оставила Томаса искать все необходимое, а сама отправилась на поиски забракованной еще при уборке простыни, чтобы накинуть ему на плечи. Поразмыслив немного, она прихватила собственную щетку для волос и фен.
Когда она вернулась на кухню, Томас уже все подготовил и сидел на стуле посреди кухни под самой лампой, обтекая мокрой гривой, как попавший в непогоду бездомный щенок. Закусив губу, чтобы не рассмеяться в голос, Энн накинула мужчине на плечи простыню и сцепила ее на шее одним из своих зажимов для волос.
- Когда ты вообще в последний раз стригся? - нарочито сварливо проворчала она, запуская в его мокрые патлы свои пальцы, чтобы оценить длину волос и прикинуть, сколько нужно срезать. - Спасибо, что хоть бороду себе не отрастил. Жить в одной квартире с Хуссейном та еще радость.
Она потерла костяшками пальцев его щетину, которая хоть и была уже довольно длинной, все же пока еще не превратилась в бороду, и принялась расчесывать волосы Томаса своей щеткой, время от времени стряхивая излишки воды прямо на пол. С минуту она только и делала, что бродила вокруг Томаса, вычесывая его гриву, а потом все же остановилась за его спиной и взялась за ножницы и тонкую расческу.
Ее никто не учил стричь. Энн просто однажды попробовала и у нее получилось. Хорошо или не очень, сейчас уже и не скажешь точно. Прошло много лет с этой ее первой стрижки и не одна стриженная голова, поэтому теперь она брала не только умением, но и опытом. К тому же воевать с непокорной гривой Кавана ей было не впервой. Энн сама не заметила, как впала в почти медитативное состояние. Ее пальцы с зажатыми в них ножницами так и порхали над головой Томаса, срезая все лишнее и усеивая накинутую ему на плечи белую простыню черными завитками волос. Она кружила вокруг него, переступала через широко разведенные колени и заставляла мягкими, но настойчивыми движениями рук поднимать и опускать голову. Ей не приходилось ничего говорить. Томас отзывался даже не самые легкие ее касания, поворачивая и наклоняя голову так, как нужно. Как будто все те годы она регулярно стригла его, а не Чарли. В какой-то момент Энн настолько потеряла связь с реальностью, что начала тихо напевать какую-то старую техасскую песенку, но довольно быстро поймала себя на этом и замолчала, досадливо поджав губы. Когда основная работа была закончена, она отложила ножницы и расческу.
- Почти все, - доложила Энн, подключая к сети фен. - Немного подсушу, подравняю виски машинкой и все.
Сушка заняла совсем немного времени, а вот с машинкой предстояла куда более серьезная работа. Энн убрала простыню вместе с налипшими на нее обрезками волос и, бросив ее на пол, покружила немного вокруг Томаса, прикидывая, как ей будет сподручнее работать, а потом без лишних разъяснений толкнула коленкой колено деверя, заставив сдвинуть ноги, и уселась ему на бедра.
- Не беспокойся, насиловать тебя сегодня не буду, - изобразив невинные глазки, заверила Энн, после чего включила машинку и принялась подравнивать виски, а заодно и щетину Томаса, чуть придерживая его за подбородок. Она старалась не отвлекаться, но нет-нет да спотыкалась о его глаза, наблюдавшие за ней под жужжание машинки.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Когда-то Энн точно так же стригла Чарли. И бороду ему в порядок приводила так же, сидя на коленях в двусмысленной позе. В пору было забыться, снова позволить себе потеряться в воспоминаниях о покойном муже, однако, Томас был слишком Томас, чтобы позволить ей это. В отличие от Чарли он не крутил головой, постоянно отвлекаясь на что-то, и даже не вызывал желания крепко схватить за подбородок одной рукой, зафиксировав его таким образом в пространстве и времени, чтобы иметь возможность без риска наделать нелепых проплешин привести его нарожную растительность в порядок. Томас просто смотрел, как будто на лице Энн транслировался чемпионат мира по футболу. И этого было достаточно, чтобы она чувствовала себя как минимум неуютно.
Отключив машинку, Энн чуть отстранилась и критически оглядела дело своих рук. Вроде нормально. Сощурив один глаз, она взяла Томаса за подбородок и покрутила из стороны в сторону, чтобы убедиться в том, что виски ровные, и, в конце концов, кивнула, довольная результатом. Но сообщить об окончании «бьюти-процедур» и избавить колени Томаса от своего смешного веса не успела. Вот теперь деверь повел себя в точности так, как вел себя его брат. Энн инстинктивно вцепилась в его футболку и коротко взвизгнула, когда колени у нее под задницей разверзлись, организуя ей «ямку». В груди зародился смех, который не преминул вырываться наружу серебристым перезвоном. Мужские руки, конечно, крепко ее держали, страхуя от падения, но женщина все равно крепко вцепилась в мужские плечи обеими руками, а потом от души лупанула кулачками по его широкой груди, наказывая за проказу.
- Чарли, какой же ты!.. - вырывалось прежде, чем Энн сообразила, что к чему, и осеклась на середине фразы, уставившись на мужчину, который хоть был точной копией, но не был ее мужем. Ее личико, еще секунду назад радостно улыбающееся и розовеющее по-детски округлыми щечками, вдруг резко посерьезнело и побледнело, а глаза пронзили Томаса не просто сердитым, а по-настоящему яростным взглядом, как если бы он специально все это сделал, чтобы у нее случился подобный рецидив. Умом Энн, конечно, понимала, что он не преследовал эту цель, но внутри все заклекотало от гнева, обиды и еще черт знает чего, о чем не стоило даже задумываться. Это был самый отравляющий яд на свете, и ей стоило невероятных усилий, чтобы удержать его внутри. Глаза остекленели, но остались сухими. Она достаточно оплакивала Чарли. Хватит.
- Пусти, - спустя, наверное, целую вечность напряженного молчания произнесла Энн и, не получив желаемого сию секунду, не выдержала и полыхнула. - Пусти, сказала!
Она буквально вырывалась из рук Томаса и отпрянула к мойке, где застыла, согнувшись в позе смертельно усталой посудомойки, а потом пустила воду и принялась ополаскивать руки от мелких частиц волос и щетины, налипших на кожу. В голове был полный сумбур, а грудь выламывало от желания как следует проораться. Это пройдет. Энн завернула кран и, подхватив одно из кухонных полотенец, принялась так же обстоятельно вытирать руки. К Томасу она не оборачивалась.
- Я уберу тут все, - на удивление ровным и спокойным голосом проговорила она, наконец. - Иди, смотри свой футбол или что ты там собирался. Черт…
Последнее было адресовано ее рубашке, на мягкую фланелевую ткань которой налипло до черта мокрых черных завитков состриженных волос. Энн попыталась отряхнуть ее, но это был заведомо дохлый номер. Тут только стирка поможет.
Так и не взглянув на Томаса, Энн вышла из кухни и направилась в ванную, где, прикрыв за собой дверь, расстегнула рубашку и, не глядя, сунула ее в машинку и включила стирку. Только сделав это, она осознала, что из одежды на ней остались только микроскопические шорты и лифчик, а переодеться ей не во что.
- Вот же… - чертыхнулась она уже мысленно, когда, встретив свой растерянный взгляд в зеркале. В глаза сразу бросились отметины, что остались на ее груди после их вчерашних безумств. Показываться в таком виде перед Томасом совершенно не хотелось, но выхода у Энн не было. Он вышла из ванной и заторопилась в спальню, где были все ее вещи.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Меньше всего Энн хотела столкнуться с Томасом, но в этой мелкой квартире с коридором, в котором вдвоем разойтись сложно, это было ожидаемо. Старясь не смотреть на деверя и не обращать внимания на его взгляд, Энн прошла мимо и лишь раздраженно отмахнулась, когда он заговорил. Постельное она подготовила, еще когда убиралась во всей квартире, и заранее предвкушала, как поставит Томаса перед фактом, что спать ему теперь придется на диване. Как оказалось, этот факт вырос в его сознании сам со всей неотвратимостью и не вызывал отторжения. Какие мы покладистые, мысленно ехидничала Энн, натягивая на себя безразмерную футболку, оставшуюся еще от Чарли. Когда она вышла из спальни, в душе вовсю шумела вода, а это означало, что столкновений с Томасом в ближайшую пару минут точно не предвидится. Бросив на диван постельное, она спешно скрылась на кухне и принялась наводить порядок, сметая состриженные волосы Томаса в совочек.
В голове все крутилось это ее «Чарли!», вырвавшееся совершенно неконтролируемо и так внезапно, что, казалось, расцвети за окном ядерный грибок, он произведет куда меньший эффект. Теперь это точно не пройдет, поняла Энн. Теперь, когда Томас будет рядом, этого не избежать. Она снова и снова будет возвращаться в прошлое, спотыкаться о факт своей потери и чувствовать нестерпимую боль, которой пора бы уже утихнуть и притупиться, но которая резала ее без ножа каждый раз, когда она думала об этом. И, как заставить себя не думать, Энн не представляла. Она, конечно же, знала способы забыться, но возвращение к наркоте ее совершенно не прельщало. Чудо, что она не стала зависимой после всех своих экспериментов с наркотиками. Затеряться в работе, как она это сделала в Лондоне, у нее теперь вряд ли получится. Томас не позволит ей из квартиры выйти, не то что устроиться на работу. Оставалось пить. Хотя бы на ночь, чтобы все эти мысли не лезли ей в голову во сне, провоцируя изматывающие кошмары.
Энн с грохотом захлопнула дверцу под мойкой, где стояла урна, и, окинув критическим взглядом кухню, шагнула к холодильнику. Пара пива ей точно не повредит. Упаковка из запасов Томаса нашлась у самой дальней стенки холодильника. Похоже на заначку. Криво усмехнувшись, Энн вытащила ее из холодильника и, вскрыв одну бутылку, сняла пробу. Достаточно приятное, чтобы пить, не морщась, и достаточно крепкое, чтобы захмелеть с пары бутылок. В самый раз. Подхватив всю упаковку, Энн вышла из кухни и направилась в гостиную, прислушиваясь к шуму воды в душе и прорывающемуся через него время от времени голосу Томаса. Он что-то напевал и это странным образом успокаивало Энн. Она мягко улыбнулась сама себе и прошлепала мимо, на ходу посасывая пиво из бутылки. По телевизору как раз начался какой-то старый боевик времен девяностых. Незамысловатый и местами откровенно тупой, как снимающиеся в них качки. Под пиво покатит.
В порыве заботы Энн озадачилась тем, чтобы обеспечить Томасу спальное место, поэтому к моменту, когда он вышел из душа, диван был разложен и подготовлен ко сну, а сама Энн сидела с ногами в кресле и приканчивала уже вторую по счету бутылку пива. Хмель пока обходил ее стороной, но она не собиралась так просто сдаваться. В упаковке было целых шесть бутылок, и Энн рассчитывала еще как минимум на одну.
- Нашла твою заначку, - без тени стыда сообщила она, бросив на деверя быстрый взгляд. - Если поторопишься, успеешь отвоевать свою половину упаковки. На закуску я, правда, не придумала ничего, но есть шоколадка, - она показала ему разломанную плитку, которую привезла с собой. - Ты когда-нибудь пробовал пить пиво вприкуску с шоколадом? Вкусно. Особенно, если шоколад молочный. С орешками там, с изюмом или с соленой карамелью. Соленая карамель, - Энни мечтательно вздохнула, запрокинув голову. - Тот, кто придумал это сочетание вкусов, настоящий гений.
Энн говорила ерунду, фактически городила голимый бред на пустом месте, а это всегда было верным признаком того, что она все таки пьянеет. У нее никогда не заплетался язык и не терялся фокус. Она смотрела трезво, говорила четко и даже двигалась уверенно, пока в какой-то момент все выпитое просто не валило ее с ног, и она не засыпала. Но до тех пор Энн могла заговорить любого, кто оказывался поблизости. Сегодня это был Томас.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.

Наблюдая за манипуляциями Томаса, Энн не могла отделаться от стойкого ощущения, что все это происходит не с ней и вообще не по правде. И все потому, что эти ухмылки, шутки и подколы, которыми тот швырялся в нее, как расшалившийся ребенок, были совершенно неубедительны. Она, конечно, уже хорошо окосела от выпитого, но пока еще не утратила способности мыслить здраво и прекрасно видела, что все это напускное. Черт, Томас даже не старался. Это почему-то злило Энн больше всего. Что он, что Чарли, оба грешили этим - уверенностью, что их лицедейство может возыметь на нее хоть какой-то эффект. Все же она слишком хорошо знала их обоих и... да, слишком обогнала их в своем эмоциональном развитии, чтобы подыгрывать даже в подпитии. Впрочем, сегодня имела место банальная усталость. Энн смерила Томаса долгим взглядом, когда он показал ей свою заначку, и все с той же скептичностью повела бровью.
- Если я найду хоть одного таракана, останешься не только без пива, но и без сладкого, - в конце концов, предупредила она и снова уставилась в экран телевизора, переключаясь на абсурдные с точки зрения всякой логики события, которые там происходили. Ей было все сложнее держать в голове и сюжет фильма, и Томаса, маячившего на периферии, поэтому она выбрала фильм, напрочь игнорируя все остальное. Чипсы, подушка, плед... Энн почти не прилагала усилий, чтобы не обращать на все это внимание. Оно получалось как-то само собой. Все ее действия зациклились на том, чтобы пить пиво и хотя бы время от времени моргать, глядя в экран телевизора медленно, но верно стекленеющим взглядом.
- Тебе-то какая разница? - вырвалось почти на автомате, когда Томас наконец-то заметил неладное. - Чем быстрее я напьюсь, ты быстрее вырублюсь. И тебе не нужно будет делать вид, что ты рад моей компании.
Энн демонстративно влила в себя остатки пива из бутылки и, поморщившись от резкой горечи, неожиданно ударившей по рецепторам, с громким стуком поставила пустую тару на пол, к уже стоящей там бутылке, и потянулась за следующей, третьей по счету. На этот раз она решила все же снизойти до закуски и присмотрелась к шоколадкам, разложенным на подлокотнике, как кирпичики. Есть ей совершенно не хотелось, но горечь нужно было как-то заглушить, поэтому Энн взяла одну целую шоколадку с соленой карамелью и стала откусывать куски прямо от плитки. Когда-то в детстве подобное казалось ей чем-то очень расточительным и почти кощунственным. Запредельным. Но теперь она могла позволить себе шиковать подобным образом, не задумываясь о прыщах или лишних сантиметрах. Ей вообще стало вдруг откровенно пофиг, как она выглядит. Раз уж теперь придется сидеть взаперти, то какая, к черту, разница?
- Ну, и как ты себе все это представляешь? - спросила она спустя одну целую шоколадку и еще пол бутылки пива. По экрану бежали титры и параллельно анонс следующего фильма, не отличающегося особой оригинальностью. Энн была уже прилично утомлена алкоголем и на притихшего Томаса посмотрела заметно поплывшим взглядом. Речь ее, однако, была все такой же четкой и внятной, словно она и не пила вовсе.
- Будешь держать меня взаперти до конца моих дней? Или своих?
Мрачно фыркнув, Энн сделала еще один глоток. Пиво заметно нагрелось и пилось уже не так легко, а после шоколадной бомбы вкусовые рецепторы, казалось, и вовсе разучились воспринимать его пусть немного горьковатый, но довольно приятный вкус. Удовольствия никакого, если кратко. Единственное, что еще оставалось, это опьянение, которое, правда, сегодня не доставляло ей совершенно никакого удовольствия. Даже настроение потрещать куда-то улетучилось. В голове так и звенело это ее звенящее весельем «Чарли!», как будто отдаленное эхо из прошлого, а сердце ныло, мучительно пульсируя в грудной клетке, как воспаленный нарыв на застарелой ране.
Энн порывисто влила в себя остатки пива из бутылки, заглушая вероломно подкравшийся к горлу хнык, и стала подниматься с кресла. Пока руки и ноги ее слушались, нужно было добраться до туалета и слить все выпитое, а то с утра она точно опухнет. Более или менее уверенно миновав критическую зону, находящуюся под наблюдением Томаса, она все же добралась до ванной и заперлась, позволив себе, наконец, скривиться в гримасе душевной боли, от которой выворачивало все ее нутро.

Подпись автора

Боль не знает усталости, устать может только человек.